Франция живет вечной ностальгией по своей революции и поэтому культивирует безграничное понимание по отношению к бунтовщикам.

Со времен фильма Матье Кассовица 1995 года «Ненависть» мы знаем, что дикость бунтовщиков вызывает непреодолимое очарование. Люмпен-пролетариат, «этот отстой продажных людей всех классов», как выразился Энгельс в 1870 году, пленяет социологов, режиссеров и журналистов. Для них — как и для Маркса — насилие — великая повивальная бабка истории.

Во Франции это всегда связано с причиной, которая должна ее оправдать. В этой области мы являемся учениками Руссо, который объяснял, что человек рождается добрым от природы, но был испорчен обществом. Даже перед лицом резкого всплеска насилия мы все еще практикуем культуру извинения.

Опустошение после победы «Пари Сен-Жермен» в финале Лиги чемпионов в конце мая является трагическим доказательством этого. Пресса изначально говорила об эксцессах, удобном термине для описания энтузиазма, который настолько неконтролируем, что может выплеснуться только в виде булыжников, бросаемых в сотрудников правоохранительных органов, или в виде поджогов.

Но в стране, которая, кажется, больше не контролирует свою судьбу, такие события быстро становятся делом государства. Министр внутренних дел Брюно Ретайо говорит о «варварских» актах, как будто грабежи, поджоги и даже убийства были коллективной радостью. Депутаты от партии La France Insoumise отвечают, что варваром является он, а силы правопорядка несут ответственность за беспорядки.

Даже социалисты, представленные мэром Руана Николя Мейером Россиньолем, отказались возлагать вину на ответственных за грабеж, утверждая, что их нерациональность была основана на экономических и социальных причинах. Эти очень молодые люди стали жертвами несправедливой системы. Зла, следовательно, не существует; есть только злые обстоятельства. Основной порядок Республики приостанавливается в пользу исключений для определенных лиц.

Видеоролики мародерства показывают детей в отличной форме, в отличном здравии, ломающих, крушащих и грабящих с громким смехом и явной радостью от разрушений. Молодой человек был зарезан в Даксе, департамент Ланд; два человека были сбиты автомобилями; более 500 нарушителей правил дорожного движения были арестованы; ущерб составляет миллионы евро.

На бульваре Периферик были уничтожены дорожные знаки и подожжены общественные здания. В престижных районах шестого округа Парижа молодые люди в масках бросали минометы с фейерверками в окна квартир, что привело к пожару. В Шалон-сюр-Сон другие бунтовщики из районов направились в центр города, чтобы столкнуться с полицией, размахивая палестинскими флагами.

Палестинское дело стало пустой формулой par excellence, ложной эмблемой восстания против всего и вся: государства, полиции, республиканских законов. В 2023 году впечатляющие беспорядки стали результатом идеально скоординированной драматургии. Наркомафия воспользовалась трагической смертью молодого Нахеля от рук полиции как возможностью объявить войну французскому государству. Они натравили своих приспешников на префектуры, мэрии, школы, детские сады и медиатеки.

Хаос продолжался пять дней, после чего магазинам разрешили открыться снова. Бунтовщики набрали молодых людей, многие из которых были из бедных семей с одним родителем, которые с радостью приняли участие в том, что выглядело как крупный рейд. Кто такой бунтовщик? Торопливый потребитель, у которого нет времени подойти к кассе. За свое участие мародеры были вознаграждены многочисленными потребительскими товарами, включая мобильные телефоны и ювелирные изделия.

«Желтые жилеты» 2018 года олицетворяли другую, народную Францию, Францию ​​периферии. Протестуя против высокой стоимости жизни, они быстро объединились с повстанцами из пригородов, вторглись в центры городов, включая Париж, и попытались уничтожить все на своем пути.

Однако изначально эти протесты поддерживались правыми и крайне правыми, которые были еще счастливее, что наконец нашли свой белый, рабочий и угнетенный народ. И те же самые шаткие оправдания сопровождали первоначальные зверства, сетуя на якобы чрезмерную реакцию сил правопорядка и восхваляя славную дикость крестьян, возмущенных роскошью и богатством столицы.

Однако вскоре стало ясно, что «Желтые жилеты», не имевшие политической программы, просто стремились к разрушению, движимые скорее социальной завистью, чем революционной программой. Консервативная пресса благоразумно запретила им появляться на первых полосах.

Бунтари 2005 года, дети телевидения и супермаркетов, требовали, как выразился один из них, «денег и женщин». Они не хотели пролетарской революции, а хотели насладиться безумием потребительства. Они родились французами и хотели стать французами, но чувствовали себя заблокированными из-за цвета кожи и, прежде всего, из-за своего социального происхождения и адреса.

У них тоже не было никаких планов, кроме как сжечь правительственные здания и общественные учреждения в самоубийственном акте. Между тем, это только еще больше отрезало их от остальной части нации. Этот ритуал посвящения был формой негативной интеграции, в которой борьба с полицией заменила сорванный юношеский бунт против отсутствующего отца. Франция игнорировала или презирала их, и их гнев можно было истолковать как крик разочарованной любви, способ сказать: мы здесь, мы существуем.

Неправильно говорить о «беспорядках»: акты насилия всегда планируются заранее. Единственная цель — лишить государство монополии на применение силы и ввергнуть страну в перманентную анархию. Наркоторговцы, левые и правые экстремистские группы, организованная преступность, помешанные на экологии активисты, черные блоки и пригородные вандалы, все из которых объединились против полиции, имеют только одну повестку дня: немедленная, крайняя эскалация.

Это толпа варваров, которые, как индейцы в вестернах, кружат вокруг колесницы Республики, намереваясь ее уничтожить. Судебная система либо немедленно освобождает бунтовщиков, либо выносит минимальные приговоры, поскольку тюрьмы переполнены. Чтобы выбраться из этой ситуации, потребуется смесь непримиримости и реализма. Наиболее отъявленных преступников следует подавить, а остальным протянуть руку помощи.

Однако новые тюрьмы должны быть построены в срочном порядке, как и было обещано в 2017 году. Сейчас рассматривается возможность отмены положения об условно-досрочном освобождении для осужденных за уголовные преступления, расширения системы распознавания лиц или возложения ответственности на семьи, в частности, путем сокращения социальных льгот и пособий.

Но сопротивление этому разнообразно, и звучат предупреждения о полицейском государстве и цифровом фашизме. Франция живет в вечной ностальгии по своей революции и питает нежность к мятежникам и бунтовщикам, которую разделяют все лагеря. В течение как минимум 30 лет беспорядки усиливаются и перерастают в массовое насилие, в то время как правые и левые коалиции закрывают на это глаза.

Гражданин рассматривается как вечный подросток, который имеет право разрушать, жечь и избивать, чтобы праздновать свою прекрасную свободу до достижения совершеннолетия. Чем слабее государство, тем больше его обвиняют в жестокости. Чем больше президент республики обещает «беспощадный» ответ головорезам, тем более трусливым он выглядит.

Когда Эммануэль Макрон приветствовал игроков ПСЖ в Елисейском дворце, он воскликнул: «Champion mon frère» (Чемпион, мой брат). Они ожидали скалу в бурю, но получили флюгер. Во Франции всегда была традиция насилия, но ее сдерживали институты и харизматичные личности. Трудно сказать, находится ли нынешний президент под особым проклятием или является ускорителем катастроф. Однако хаос останется связанным с его именем.

Паскаль Брукнер — философ и писатель. Живёт в Париже. — Перевод с французского.